(французское)

Ура, ура, книгу моего детства про Tintin'а (человек-с-чубчиком) экранизируют!

@темы: новости

---

Mylene Farmer - [En Concert] Puisque

-Тихо, - сказал Пилос.
-А что-нибудь менее очевидное, м? – спросил Николас, даже не расходуя сил на иронию в голосе. – А, Кравис?
-Красавис! – возмущённо поправил Пилос. Его нос качнулся из стороны в сторону.
-О боги, - Ада зажмурилась, - меня укачивает от этих движений.
Пилос гордо задрал подбородок и отвернулся. Его лопатки шевелились ещё более странным образом – от презрения к переговорщикам, и Ада быстро отвела взгляд. Её действительно укачивало в присутствии Пилоса. Большинство в фирме считали его отвратительным – отвратительно слащавым или отвратительно отвратительным, а в организации, штат который состоял из разношёрстных пришельцев из множества миров Связки, терпимость к особенностям коллег была не нормой, а единственной возможностью работать вместе. И только Пилос Красавис не нравился никому. Некоторые, особо невезучие, не терпели его вплоть до непроизвольных физиологических реакций.
Единственное послабление, которое общественное мнение «Ловушки» допускало в отношении единственного менеджера третьего звена (остальные менеджеры с появлением Пилоса дружно один за одним перевелись в соседние звенья) было вот какое: «Кравис-Красавис носом чует сверхприбыльные дела».
Николасу и Аде в этом момент нужна была некая значительная сумма денег, и необходимость в ней пересилила естественное желание держаться от Пилоса подальше.
-Короче, Красавис, - мрачно сказал Николас, - представляешь нас с заказчиком друг другу и тут же исчезаешь. А то Ада не сможет работать.
Лопатки Пилоса сделали особо тошнотворный кульбит, что означало, тем не менее: «Хорошо».
В воздухе появился металлический привкус – открывался портал из очень дальнего мира. С жителями таких миров очень приятно работать – они почти всегда не осведомлены даже об относительно честных хитростях, к которым прибегают администраторы переговоров.
А ещё они не очень хорошо ориентируются в ценах на услуги переговорщиков и думают, что в Центре всё очень дорого. Замечательное сочетание.
Портал открывался очень медленно, ещё медленнее транспортируя своих пассажиров, и поднял к тому же с земли столб пыли, так что прежде чем два представителя заказчика стали полностью различимы, Пилос успел приветствовать их, представить Николаса и Аду и удалиться с достоинством – насколько он понимал, что такое последнее.
Вежливо улыбаясь они ожидали окончательного формирования фигур клиентов, когда Ада вдруг спала с лица и пробормотала что-то среднее между «о, боги» и «какая свинья!».
Николас присмотрелся повнимательнее: две фигуры обрели более-менее устойчивые очертания. Впрочем, можно было ли говорить об устойчивых очертаниях в этом случае, оставалось вопросом. Клиенты имели длинные колыхающиеся носы, гибкие и пухлые руки, по которым то и дело проходили дестабилизирующие психику наблюдателя волны, и, уж наверняка, лопатки, способные на самые невероятные акробатические номера. Если бы сородичи Пилоса имели и желеобразные ноги, то точно не могли бы ходить; хоть какая-то их часть была устойчивой отрадой для глаз. Так что Николас автоматически перевёл взгляд на коленки заказчиков.
А Ада наконец выбрала, что ей хотелось сказать:
-Какая же он свинья! – с чувством произнесла она и крепко зажмурилась.

@темы: trap

---

Я сегодня вот это увидела. Картинку.
Мне теперь как-то страшно.

Единственное, что мне интересно относительно этого сериала, снимают ли они взаправду в здании МВД, хехе, или притворяются.

Но кто автор картиночки, божмой, кто этот необыкновенных вкуса и фантазии человек? Наверное, тот самый, что крал работы Вальехи для обложек.

@темы: безумие

---

038b. Сказка

«Давным-давно на белом свете жила семья мореходов: повелось, что каждый мужчина в ней становился моряком, были среди них и капитаны. Так сам род свой они вели от славного капитана Торвальда, открывшего архипелаг Туманов, Северное море и исследовавшего Полуночный берег материка. На маленьком, но зато целиком принадлежавшем только им, острове в архипелаге Туманов и жили теперь потомки Торвальда.
Младшего из них, восьмилетнего мальчика, родившегося в осеннюю мрачную пору, когда все острова тонут в тумане, звали пока просто Малыш. Он был боязливый, задумчивый ребёнок, и не любил море, которое было здесь повсюду. Ему хотелось бы увидеть бескрайнюю землю, материк, где, по рассказам и книгам, столько разных животных и растений и погода меняется при движении с севера на юг и запада на восток. Но для этого всё равно требовалось пересечь море.
Малыш видел море каждый день, и каждый день море, видя его, начинало шептать: ты будешь моим, Малыш, ты опустишь на моё дно, вода и рыба превратят твоё тело в скелет, гладкие белые кости, и никто не будет знать, что с тобой случилось. Оно неизменно вело себя именно так; и даже когда Малыш подрос и перестал слышать голоса – камней, травы, песка, мёртвой рыбы, голоса исчезающие, тихие, остаточные, он всё равно чувствовал, что не по нраву морю.
Море знало его тайну. На самом деле, отцом Малыша был вовсе не славный лоцман Оллив, знающий все тайные опасности архипелага Туманов и ближайших бухт Полуночного берега. Так вышло, что отцом стал один писатель и исследователь – Линн Тонн, которого замучила морская лихорадка так, что ему пришлось сойти с корабля на ближайший берег. Писатель плыл к центру Северного моря, к жемчужине всех его остров, прекрасной Скале Альбатроса, цветущему среди льдов острову, согреваемому гейзерами и подводными вулканами. Ближайшим же берегом оказался остров Торвальда. Болезнь задержала писателя на добрый месяц, и за это время молодая жена Оллива влюбилась в Линна Тонна, а тут как раз Оллив отплыл показывать путь герцогскому фрегату. Что такая женщина, как Камми нашла в худом, вечно хмуром и погружённом в себя Линне? Так разве что полный контраст её мужу и вообще всем мужчинам, что окружали её на островах. Она никогда не видела таких, как Линн Тонн, людей, которых интересовало не столько то, что видимо, а то, что скрыто и неясно.
Линн Тонн, конечно, не знал, что стал отцом; он отбыл, как только смог подняться на корабль. Да впрочем и сама Камми не знала точно, кто отец Малыша, пока тот не подрос достаточно, чтобы вполне определённо походить на Линна Тонна. Хорошо, что кроме Камми никто не знал об этом сходстве – в виду отсутствия возможности сравнения.
Так что море не просто так не любило Малыша; отца его оно тоже не любила; можно сказать, что это было семейной чертой.
Потому что род Тонна был полной противоположностью рода Торвальдов.
Интеллектуалы, учёные, поэты – и аристократы. В путешествие они пускались только тогда, когда это нужно было для исследований, или чтобы развеять грусть. Они смотрели на мир широко открытыми глазами, их фамильной чертой было желание знать как можно больше, впитывать впечатления и как-то особым образом обрабатывать их, чтобы возвращать миру своё мнение о нём. А мир прислушивался к этому мнению. Род Тоннов был специально назначенными наблюдателями, зеркалом, куда мир смотрелся, чтобы познать самого себя. Поэтому их интересовало всё, и интерес этот был сугубо эгоистичным, безвозвратным, он не предусматривал отдачи.
Торвальды посвятили себя морю; они обожали его беззаветно, боготворили и не ждали благодарности. В их жизни не было ничего, кроме моря, кроме штормов, ветров и мелей, штилей, путеводных звёзд и мысов. Море тщеславно, оно любит именно такое отношение. В Малыше оно чувствовало слабое звено – слишком сильную склонность к размышлениям для того, чтобы уметь любить беззаветно. А Малыш чувствовал в море злую волю.
На самом деле, это не совсем так: у моря нет злой воли, оно стихийно – хаотично и объективно, как всё в мире, созданное до человека и не человеком. Но Малыш имел насчёт моря своё мнение, по началу основанное на страхе, которое то ему внушало, а уж затем – затем, позже на кое-каких выводах. Он наблюдал за морем, чувствуя, что нужно изучать того, кто собирается однажды тебя убить. В то время, в детстве, Малыш не сомневался, что море исполнит задуманное, но ему уже тогда хотелось оттянуть этот момент. Море заставило его вырасти очень быстро».
«Испортилась погода внезапно, что было, впрочем, таким привычным, правильным действием, что скорее внезапной жителям архипелага Туманов могла бы показаться погода устойчивая. Но для гостей этих остров – теперь уже гостей поневоле, выверты погоды всегда становились неприятным сюрпризом.
В эти дни на острове семьи Торвальдов «загостились» только двое: странствующий картограф Её Величества и его дочь-подросток. И хотя путешествовали они, естественно, вместе, жизнь вели отдельно друг от друга. Спускаясь утром к завтраку в общий зал семейной гостиницы Торвальдов, Белинда предпочитала садиться не рядом с отцом, а за соседний столик. Отец и дочь приветствовали друг друга, но на этом их общение и заканчивалось, быть может, до вечера, когда они точно так же встречались за ужином. Картограф, Люций Делакр интересовался только своими картами, от завтрака до ужина он разбирал, читал, исправлял и дополнял их, а после ужина садился поближе к кружку местных и тихо слушал их разговоры, отдыхал. С натяжкой это можно было назвать общением с другими людьми.
Белинда уходила после завтрака бродить по острову, всегда по одной и той же дороге, может быть и по одному только маршруту. Если же погода была совсем из рук вон плоха, то девушка поднималась в свою комнату и не появлялась, пока не приходило время ужинать. Она никогда не обедала и никогда не открывала занавесок в своей комнате. После ужина она опять исчезала, либо на совсем коротенькую прогулку, либо уже отправляясь спать. За всё время, пока её отец составлял карту острова, от неё услышали не большее двух дюжин слова. Она была тихой тенью.
Поэтому истерика, которая случилась с Белиндой, когда их отъезд пришлось отложить, была тем более неожиданна для всех, кроме её отца.
Белинда была необычной девушкой; конечно, это было заметно, но она была _ещё более_ необычной девушкой, чем «это было заметно». Она не меняла принятых решений. Она предупреждала отца, что не скажет ему ни слова, если он всё же заставит её уйти из университета и отправиться с ним в «картографическое» путешествие. У Люция не было больше детей, и кто-то должен был продолжить его дело, как он продолжил, разумеется, дело отца, тот – деда Люция, и так далее. Белинда сдержала своё слово, но Делакра это не беспокоило, кажется. Может быть, он полагал, что пусть дочь с ним не разговаривает, но путешествие ей нравится, нравится исследовать и запоминать местность – наследственные черты. То, что у неё твёрдый характер, - так это вообще замечательно. По окончании путешествия она смириться с тем, что картография для неё не столько долг, сколько призвание. Не исключено, что эти соображения Люция были справедливыми.
Да, таким образом, у Белинды Делакр и Малыша, то есть, Линна Торвальда было много общего. Оба они оказывались заложниками наследственности. Только у Белинды всё было взаправду, а для Линна как раз наоборот. Его истинный долг крови звал его видеть и узнавать как можно больше, а не сидеть всю жизнь на одном и том же острове с тоской и боязнью вглядываясь во враждебное море.
Так, возвращаясь к тому, что Белинда своих решений не меняла. Дело было не только в волевом характере, но и вот в чём: любая перемена принятых заранее планов приводила Белинду в истеричное состояние. Если она не могла сделать то, что давно было решено, теряла контроль над собой. Истерика начиналась сразу и длиться могла долгое, долгое время. Только потом Белинда кое-как смирялась с обстоятельствами.
И в этот раз ей пришлось смириться, после того, как с отчаяния и с разрешения Делакр её скрутили и привязали к кровати; она продолжала кричать и плакать, уже сорвав голос, но царапаться, кусаться и лягаться уже не имела возможности. Охранять Белинду посадили младшего из хозяйских детей, Линна.
К вечеру Белинда пришла в себя».
«-Я думала, Торвальды знают про море всё, - сказала Белинда после трёх дней их удивительно и сразу начавшейся дружбы.
-Только не я, - честно ответил тогда Линн. – Я не хочу всё знать про море, я боюсь его. Оно хочет убить меня.
Они вели откровенные разговоры, рассказали друг другу то, о чём сами не думали по-настоящему. Не странно совсем, что к тому времени, как погода стала сносной для отъезда, Белинда уже решила: она должна взять Линна с собой. Если не может спасти себя от нежелаемой участи, то поможет тому, у кого проблема очень даже похожая. Линн Торвальд не был создан для моря.
В общем, Белинда уговорила Линна бежать, что было очень необычно: обычно молодой человек уговаривает девушку, к тому же между ними обязательно если не романтическое чувство, то чувственное желание. Белинда и Линн испытывали друг к другу искреннюю симпатию, но не было в этом ни чувственного, ни романтического».
«В зимнее время Полуночный берег не опасен: ветра уходят отсюда, вода становится медлительной, у берегов, там, где помельче, замерзает или заполняется ледяным крошевом. Но там корабли не ходят ни зимой, ни летом.
Летом бушуют штормы, недели не проходит без грозы, встают страшные туманы у бухт. Летом только очень опытные и смелые моряки выбирают этот путь – вдоль Полночного берега. Остальные стараются обходить его по большой дуге – Летней линии, удлиняя себе путь на много недель.
Торвальды часто выводят корабли на Летнюю линию или сводят с неё, проводят относительно безопасными путями. И хотя Герлинн знал это, надеялся, что попадётся его кораблю другой шкипер, не из бывших родичей. А даже если и родич, то ни за что не узнает в капитане Герлинне Делакре Малыша Торвальда.
Картографом капитана была его сестра – Белинда, которая не убереглась от наследственной страсти к точной географии. Герлинн тоже следовал по воле наследственной тяги к новому и неописанному: их корабль, «Зимородок», шёл к Скале Альбатроса. Конечно, усыновленный Люцием Делакром незаконнорождённый отпрыск Торвальдов и Торнов не знал, что его настоящий отец, Линн Торн так и не добрался до Скалы – а может так и не вернулся обратно. Последнее, что было о нём известно, что после месяца на архипелаге Торвальдов, он сел на корабль, шедший по Летней линии. Возможно, команда не сумела на этой линии удержаться, и коварный Полночный берег забрал их тела – на пути к Скале или на обратном.
Около архипелага «Зимородок» подобрал своего шкипера – Вана Торвальда, троюродного брата Малыша, давно потерянного для семьи, сгинувшего среди прочих позорных или скорбных тайн. Ван был старше на одиннадцать лет, да и мало обращал на тихого младшего братца внимания; их, Торвальдов, было так много, особенно ребятни, что где упомнишь всю мелочь, крутящуюся у тебя под ногами. Но верно видимо, что есть в каждом человеке нечто, что не меняется ни с годами, ни с событиями, так что и много времени спустя те, кто знал его хоть немного, увидят его в толпе. А тут и толпы не было, и капитана нельзя не заметить.
Ван узнал брата, но вида не подал. Не потому, что в ходу у Торвальдов была удивительная тактичность, а потому что, как сказано было, Малыш был для семьи всё равно, что мёртвый.
А Малыш его не узнал. Он, признаться, никогда особенно к родственникам не присматривался. Странно это, но всё так и было. Мать, отец, два родных брата – больше он бы никого не признал.
И раз сам не смог вспомнить, кто из его родственников у них шкипером, то решил, что и тот понятия не имеет, кто на «Зимородке» капитан.»
«К Летней линии Ван провёл «Зимородок» точно, как на карте нарисовано, будто не огромный корабль по неспокойному своевольному морю, а маленький кораблик по карандашной линии.
Море любило Вана, потому что он его любил – молился ему, как живому богу, и в других богов не верил. Ради любимчика море даже забыло на время о том, что ненавидит Герлинна и давно уже жаждет его съесть. Чувства со временем вовсе не утихли, напротив: на ненависть у моря вся вечность. И тех, кто навлёк на себя эту ненависть, оно и после смерти не оставляло в покое, кормило ими своих рыб, из костей извлекало элементы. Уничтожало врагов полностью, до последней частицы.
Летняя линия была будто в самом деле прочерчена по морской поверхности: там, где течение менялось, менялся и цвет воды, и волны казались меньше. Море одолевал сон, и безмятежным взглядом оно следило за проплывающими по нему корабля, не заботясь особо, в достаточной ли степени люди на них осознают себя должниками этой воды, что, так и быть, позволяет им продолжать путь.
Обыкновенно штурман сходил с корабля на первом острове Летней линии, где ему быстро находилась работа на одном из суден, следующих обратным курсом. Но Ван предложил сопровождать «Зимородок» и дальше, до Скалы Альбатроса. Грех было отказываться от такого предложения, и капитан не стал, согласился. Но в глубине души не то, что испугался, но насторожился: каковы были причины этого.
У Вана действительно были причины. Одна причина – семейное предание о суде Скалы Альбатроса, о том, что дух моря выходит каждое утро на её вершину, и радуга рождается из преломления света о его полупрозрачное тело. Дух воздаёт каждому по заслугами и проступкам, а предателей он, должно быть, карает достаточно сурово. Предание, которое Герлинн узнать не успел и которое в самом деле было абсолютно правдиво: собственными глазами радужного духа моря видел когда-то капитан Торвальд.
Другая причина – любопытство; кто же из моряков, тем более навигаторов, не хотел бы побывать у легендарной точки, отмечающей абсолютный центр земли. Конечно, все знают: планета круглая, но даже умники называют Скалу Альбатроса «абсолютным центром». В ней живёт магия, физическая или «настоящая», но здесь начинаются навигационные линии на всех картах и магнитные линии, здесь сходятся ветра и течения и судьбы.
И третья причина – Белинда Делакр».
«Зимородок» шёл по краю Летней линии две недели и пять дней, когда по ту её сторону разразился невероятный шторм. Так близко непогода подходила редко, и мало кому удавалось увидеть это волшебное зрелище – как ветер угасает на подходе к практически воображаемой линии, как опадают волны, как исчезает дождь, меняет цвет небо – от чёрноты туч к синеве и свету. Будто мир, поделённый надвое, с едва размытой границей: две части, противоположности, вглядывающиеся друг в друга с надеждой понять столь отличное понимание смысла жизни. Для кого-то жизненный путь – это буря, для кого-то – ласковое море. Борьба и спокойствие, наглядное демонстрирующие свои свойства.
Люди на корабле смотрели на столкновение двух реальностей, на то, как нечто незаметно превращается в свою противоположность. Можно сказать, - на иллюстрацию того, как совсем незначительные изменения, едва уловимые и постепенные могут сделать из нас совсем других людей, а мы даже не поймём этого. Единственным, чей взгляд не привлекло это зрелище, был Ван Торвальд. Для него происходящее выглядело иначе.
Было то, что отличало Торвальдов от «обычных людей»; не только образ жизни и верность традициям – на самом деле, что странного в последнем, да и первый был не так уж удивителен.
Начиная с легендарного капитана в наследство им доставалась не просто истовые любовь к морю и поклонение ему, но и умение видеть его истинное лицо. И потому морю для них всегда было настоящим; и сложно объяснить, что скрывалось за этим, но только и Летняя линия была для Вана действительно линей, и шторм и спокойствие – не были противоположностями. Может быть, он потерял способность изумляться морю так, как остальные, но зато действительно _знал_, что оно живое существо, знал его характер и слышал его слова.
Как бы то ни было, для Вана этот шторм был знаком – море гневалось, но не могло преступить им самим установленные границы. Кто держался Летней линии, тот был неприкосновенен. Но цель пути, а море, конечно же знало цели всех кораблей, плывущих по нему, цель была ему неприятна. У Скалу Альбатроса, там, где вода и солнце создавали самую яркую и красивую радугу на планете, море хранило свою тайну. И уж кого-кого, а Малыша оно не считало достойным узнать её. Малыш был предателем: у него, отпрыска рода сухопутных крыс, был шанс стать подданным морских просторов, но зов крови был сильнее зова моря, а оно не прощало тех, чья воля так или иначе оказывалась крепче её воли. Для моря у людей не было иного предназначения, чем служить ему.
Море посылало недвусмысленное предупреждение Вану: если он поведёт этих людей к Скале Альбатроса, то впадёт в немилость. Он разделит их судьбу, а та вряд ли окажется доброй и долгой.
Но на самом деле, судьба Вана Торвальда была решена в тот момент, когда он ступил на палубу «Зимородка» и увидел Белинду Делакр. В день, когда за море послало предупреждение, он уже был готов пойти за Белиндой следом и в пучину. Если Белинда хотела увидеть Скалу Альбатроса, Ван не мог не привести её туда, следуя врождённой интуиции человека моря. И этот курс был проложен его сердцем, как всегда, но ныне не ради моря, а ради женщины».
«Море гневалось всё чаще, за очередным «самым последним» предупреждением, следовало ещё одно. Море было встревожено. Ещё ни один из рода Торвальдов не шёл против его воли; Малыш был не в счёт, конечно. Это была странная перемена, знак беспокойства; если получилось у одного, если хоть кто-то нашёл для себя то, что затмило в его глазах море, то такое может случиться и со всеми.
В то время штормы более сильные, чем раньше, обрушивались на архипелаг Торвальдов; и они не могли понять, в чём причина сумрачного молчания их божества. Море теперь отвечала им через раз, и они почувствовали, что им сложнее понимать его поведение, чем это было раньше. Для Торвальдов отдаление от моря было трагедией, их души вросли в эти волны и этот ветер, они брали там начало, и теперь начинали высыхать. А тела вслед за душами заболели.
Торвальды менялись на глазах; они теряли аппетит, а за ним и плоть, и силы, и болезни шли за ними попятам. Но ужаснее всего было то, что они не могли найти причин их отлучения от моря, и не зная своей вины, не могли её искупить. Море же молчало на этот счёт.
Море молчало, а «Зимородок» скользил по его волнам к Скале Альбатроса, и вот уже несколько дней осталось до конца пути, и измученный сомнения, разрываемый чувствами Ван Торвальд пришёл к Белинде Делакр объясниться».
«Над Скалой Альбатроса в небе навсегда зависла белоснежная светлая дымка – оптический обман, водная взвесь и солнечные лучи, влажный воздух и частицы сбиваемых волнами со скалы песчинок. С каждым веком Скала Альбатроса становилась тоньше и ниже ещё немного, но весь век рода человеческого её должно было хватить.
Ночью свечение становилось серебряным.
Вечером и на рассвете – розовым.
А в определённое время поутру над Скалой Альбатроса вставала радуга.
И именно в этой радуге была главная тайна моря, которую оно открыло только однажды, лишь одному человеку – славному капитану Торвальду, и он берёг эту тайну в своём сердце до самой смерти, и его наследники хранили её, пока Белинда Делакр не похитила сердце одного из них. И теперь тайна принадлежала ей и её брату, хотя они и не знали о том, какое чудо уже у них в руках. После Торвальда они были первыми людьми, кому было суждено найти Скалу Альбатроса.
Скала Альбатроса стала видна смотрящему в полдень, когда море было так тихо, как не было за всё время их пути. И небо было чистым, ни дымки, ни облачка, а солнце слепило глаза. Это казалось хорошим знаком; но такое мнимое спокойствие не обмануло Вана. Он уже сделал свой выбор и теперь видел, что море готовится воздать ему за предательство. Но он знал его тайну; чем ближе к Скале Альбатроса, тем лучше он понимал доверенный ему секрет. И он начинал чувствовать этот секрет, как второе сердце, как что-то, запертое в его груди. Пока молчащее, но готовое к началу ритма.
Как только тайна забьётся, он узнает и способ спасения от гнева моря».
«Радуга превратилась в крылья… а потом море будто взорвалось: волны, брызги, фонтаны воды обрушились на Скалу Альбатроса, на «Зимородок», поднялись к небу. Три водоворота закрутились вокруг корабля и скалы, и штормовой ветер в мгновение порвал паруса.
А небо оставалось спокойным, только солнце сияло всё сильнее, и золотой свет спускался навстречу волнам.
Люди на «Зимородке» цеплялись за палубу и борта, корабль ходил ходуном. Но Ван Торвальд слышал в голосе моря безумие и тоску, горе того, кто был побеждён.
-Много лет назад, - прокричал Ван, - она спустилась с небес, а теперь её зовут обратно!
-Что это значит?!
Но вопрос Герлинна остался без ответа. Золотые лучи уже скользили по воде, разглаживая её, как утюг – ткань. Море отступало. Море уходило.
Море возвращалось домой. Блудная дочь неба, которую выдал Ван Торвальд, когда увидел радугу Скалу Альбатроса, когда тайна вздрогнула и стала подобна второму сердце. И тайное убежище моря было раскрыто.
Свет коснулся Скалы Альбатроса – места, куда ступило первый раз божество, спускаясь в море. В тот миг всё стало золотым – вода, доски, паруса. Корабль встал ровно, повисли его оборванные снасти. Наступила тишина.
-Смотри, - сказал Малыш. – Мы – Золотая каравелла. Мы – легенда.
Древняя сказка о золотом корабле, указывающим путь всем заблудившимся в ночи. Свет во тьме – вот чем становился «Зимородок» в тот миг.
Они уже плыли в воздухе, поднимаясь всё выше, и все цвета обращались в оттенки золота. Море потеряло власть над ними.
Море… изменилось. Далеко, на острове Торвальдов семья Вана, все, как один, вздрогнули и ощутили пустоту столь ужасную, что не смогли уже никогда заполнить её. Тот день стал началом заката их рода.
И в тот день сила моря ушла из людей навсегда. Море стало таким, какм мы знаем его теперь. Своенравной стихией, опасной, непредсказуемой – но не разумной.
А на небе с тех пор сияет созвездие Золотая Каравелла, указывая путь к великой тайне, которая уже никогда никому не откроется».

---

Melnitsa - [Archeology, disk 1] Drakon

-Бесстрашные воины, -мрачно сказал священник. – Бесстрашные. Безбашенные. Безрассудные. Безответственные.
-«Без, без…». Ну что-то же у них было, а по-вашему выходит, что ничего не было, - проворчал Штурман.
Они вдвоём стояли над вдосталь политой кровью равниною. Конечно, тела лежали друг на друге в полном беспорядке. Битвы начинаются с ровных рядов, безупречного строя, заканчиваются в хаосе, что сродни первородному. После смерти человеческое тело стремится как можно скорее смешаться с тем, из чего было создано. Выйти из временного хаоса в новую упорядоченность. Вернуться к звёздам новой и вечно юной пылью.
Отец Ярон и Штурман медленно спустились с возвышения к телам. Эта равнина была, должно быть, озером давным-давно, и теперь они будто сходили с берега в невидимую воду.
-Как мы можем отыскать его здесь, - спросил отец Ярон.
Штурман не стал отвечать, если это и был вопрос, то обращённый не к нему. Священник не сомневался, что они найдут того, кого должны, но мёртвые воины были для него тягостным зрелищем. А Штурман был на десантном корабле Воинства Земли, который опустился пять лет назад на планету Семи Солнц. И из высокого корабля, как из неприступной башни, Штурман вместе с остальной командой наблюдали, как сходятся человеческие волны и мелеют воды двухцветного моря внизу, как меняет оно цвет на бурый и обращается грязью Всё уходит в грязь, рано или поздно, - понял Штурман. Спустя месяц он шагнул в бездну без направления и цели и, конечно же, вышел на станции Мирца.
Штурман знал, что он увидит здесь, на планете без официального названия, где давным-давно колонисты потеряли память о Земле, затерялись, вернулись в далёкое прошлое, перековали мечи, может быть, дали им имена. Нет, не был готов к этому зрелищу, но всё же знал.
После очередного прыжка Мирца зависла на орбите этой планеты. И госпожа Верба голосом мадам Виолы попросила их спуститься вниз и привести ей одного человека. Как в сказке – он отмечен знаком и при нём особый меч и амулет.
…Они искали не слишком долго; как и полагалось герою, он лежал рядом с грудой тел врагов. Только последний из них, умирая, сумел всё же ранить его. Герой – при знаке, мече и амулете, дышал через раз, и кровь шла у него горлом. Отце Ярон и Штурман забрали его с собой.
На планете без официального названия, конечно же, были легенды о героях и магах, как везде, как всегда, за той разницей, что здесь они случались прямо сейчас.
Прямо сейчас одна из них заканчивалась. И великая богиня направила своих посланников в мир людей, чтобы они забрали одного из величайших героев в её небесный чертог, - в награду за свершённые им подвиги.
И – так оно и было.

@темы: chasse

---

Варианты дежа вю

@темы: ссылки

---

Шестёрка Дисков

Три круговых закона : "роботы пишут для роботов", "гоблины плодят гоблинов" и "трудно быть богом (насилие порождает насилие)".

@темы: полёт навигатора по великой степи

---

Предсказание

25-го апреля в Москве будет идти дождь.

---

Здесь я узнал истинную тишину; до того я знал лишь цену ей, в том мире, где я был раньше, она продавалась по капле. Это – пустое, светлое и очень тихое место, здесь нет ничего, что могло бы создавать шум, кроме моих мыслей.
А мои мысли, так уж сложилось, бесшумны.
Никогда от них не было никакого проку, никакое движение не рождалось от них, никакой огонь они не зажгли. Тихие, бесплатные и бесцельные мысли тихого бесцельного человека, за жизнь или смерть которого никто не даст ломанной монеты. Я был незаметен настолько, что и тени, и свет, и люди проходили практически сквозь меня. А если кому это не удавалось, то не секунду замирал, удивлённый, взирал на меня – всегда сверху вниз, вне зависимости от роста, - и шёл дальше, тут же забыв обо мне.
Я – прозрачной слюды кусок, осколок бракованного зеркала, старый выцветший витраж, на котором ничего не разобрать. Я всегда был от всего в стороне, и всё было в стороне от меня. И что я думал, то оставалось только мне, больше никому.
Но я всегда слышал внешний шум; даже скользящие тени имели свой собственный звук, и я знал об их движениях всё. Но люди шумели громче всего; их мысли наводняли мир призрачными звуками, их эмоции сплетались в странные мелодии, а уж их голоса… я слышал их повсюду, в любое время, и во сне тоже; я не прятался от них, куда было прятаться. Я любил их слушать.
И я думал, что так бывает со всеми. Что поэтому люди замечают друг друга, относятся друг к другу; и что мои мысли совершенно бесшумны, поэтому они не знают о моём существовании.
И только за десять минут до конца я узнал правду: они ничего не слышали. Мой глас звучал над миром непрерывно, и повинуясь его песне, двигались земная кора и воздушные потоки, закручивалась в недрах планеты лава, и воды приливали и отливали; и текла по-особому история, согласуя свой путь с руслом моих мыслей.
А людям было не дано услышать ни меня, ни себя; и были они так глухи, что когда однажды, узнав истину, я закричал от обиды, они только тогда услышали этот крик, и он был непереносим для них, как и для мира.
И потом я попал в тишину. В светлое, пустое и поистине бесшумное пространство. И только тогда я узнал, что мечтал об этом всегда – в том нескончаемом шуме я мечтал об истинной тишине. И она – моя награда.

Это пустое, это светлое место – это пространство света.

@темы: pro_svet

---

-О, великий Куят Полугерой… - сладострастно и робко произнесла маленькая хорошенькая буяточка (тут надо уточнить: «хорошенькая» по мерка буятов, разумеется; мерками даже человеческими, не то чтобы, там, эльфийскими, лучше буятов и буяток не мерить, боком выйдет). Куят вздрогнул и скосил глаза вправо, в её сторону. С тех пор, как он стал первым и, наверняка, единственным за всё время, что прошло с создания мира и осталось до его окончания, буятом, хотя бы попытавшемся стать героем (и сдавшим, между прочим, первую часть экзамена), слава его среди сородичей выросла в стократ или даже больше. И раньше он был достаточно известен, как соратник и помощник великого Нумера Победителя Вурдалаков и Волколаков, так что папаша Куята от гордости стал таким важным, что забыл давно кланяться соседям. Теперь же имя Куята произносили завсегда с придыханием и восторгом с элементами лёгкого обожания (©).
И вот первая, самая, видимо, лёгкая на ногу поклонница добралась до нынешнего места дислокации Нумера со компанией и отыскала своего кумира.
Лёгкость на ногу чрезвычайно ценилась среди хозяйственных и домовитых буятов, ведь известно в народе, что кто раньше встал, того и тапки, кто успел, тот и съел и тому подобное. Есть много ситуаций, когда крайне важно для сохранения и приумножения состояния успеть первым.
Это, кстати, оказался примерно такой случай. Потому что разглядев буяточку, Куят улыбнулся ей достаточно благосклонно и ещё боле благосклонно принял предложение угостить его чудесным домашним элем.
-Страшное дело, - мрачно сказал Пый, наблюдая, как буяточка увивается вокруг Куята, принимающего знаки внимания с видом важным и самодовольным. – Никогда я не видел нашего маленького друга в таком уязвимом положении.
-Даже когда за ним гнался дракон с огромной кружкой самогона? – спросил Нумер, отрываясь от тарелки жаренного мяса и поворачиваясь в сторону Куята.
-Ага, - ответил Пый. – Ведь смотри ж, он уже практически на этой крохе женился.
-Эй, - убедившись, что товарищ прав, встревожено заметил Нумер. – Если Куят женится, он, чего доброго, перестанет для нас готовить.
-И стирать тоже, - совсем мрачно согласился Пый.
Угнетённый кошмарным будущим, чья основа закладывалась прямо у них на глазах, они наблюдали за буятами. Сцена была красноречива и пугающа.
-Помянём вкусные булочки с корицей, которые он пёк нам по воскресеньем, мясной рулет с запечённым картофелем и свиные рулетики… всё то, что не едать нам уже никогда, - сказал вдруг горестно Пый, доставая из-под стола большую пыльную бутыль эльфийского вина.
-Давай, - ещё более горестно согласился Нумер, выплёскивая из кружки остатки пива на пол. – Давай, друг…
И два героя заливали вином своё горе, пока блаженное беспамятство не приняло их в свои объятия.

@темы: mitia

---

Впрочем, было это уже давно

Послушала я одного именитого подкастера, как он говорит о том, что вот есть люди на арподе, которые пишут, пишут, и не получают никаких откликов, никакой отдачи от слушателей (в смысле, вовсе и не ясно даже, а есть ли эти слушатели вообще), и что он бы так не смог, потому что это страшно. И решила, что он прав. То есть, до меня это вдруг дошло.
Что я там вообще делаю полтора года?

Столько свободного времени появилось сразу на вышивание котиков.

Но мысль это такая общая. Без отдачи заканчивается рано или поздно любой энтузиазм. И это правильно. Потому что если что-то никому не нужно - оно никому не нужно.

@темы: мнение

---

Походу на Интерпрессконе даже _развозка_ будет .
Сильно хочется туда попасть.

---

Миниатюра шестая. Игрушка

Взгляд изнутри:

Детство. Я начинаю путь.
Детали и связи – это для тех, кто не видит дальше своего носа. Настоящее творчество проще детских кубиков.

Взгляд со стороны:

«Серая, как сон, завеса этого мира отдёрнется, и за ней мы увидим…».
Радужная тонкая мягкая ткань окутывает всё, и всё – это всего лишь островок, маленький кусочек мира, сорвавшийся с места, помчавшийся навстречу неведомой ему цели. Если ms мир был существо, он повизгивал бы от страха и восторга, потому что если и суждено полёту стать последним, то он был великолепнее обещанного прежним создателем Рая.

Канва:

Время. Пять лет назад.
Место. Всё, что осталось: южный город с населением в несколько тысяч человек неопределённых национальностей.
Идея. Конструктор.
Вывод. Вперёд!
Результат. Центр Вселенной.

Наполнение:

Мы играем с цветными детальками того, что было миром. Мы летим, не замечая скорости. Я смеюсь взахлёб от лёгкости бытия – впервые… впервые в жизни.

Сущность и форма:
(я)

Мне приснился сон: смутная фигура, собранная из световых волн, склоняется к моей планете и улыбается. На его руке лежат нескольких смешных цветных зёрнышек. Я тянусь к игрушкам, приводящим меня в восторг одним видом. Моя рука – рука ребёнка.
Я проснулся и знал, как и для чего устроен этот мир: я только кажусь себе взрослым, но всё ещё ребёнок, всё ещё играют с зёрнышками, не понимая, как они созданы. Я могу сделать из них, что угодно, но это не приблизит меня к взрослому понимаю творения. И всё же я могу видеть истинное положение вещей.
Я разобрал весь мир на цветные стёклышки. Остался только один кусочек – наш город, уже совсем призрачный, меняющийся просто на глазах, проходящий сам сквозь себя. О, это такое чудесное зрелище, сколько созданных когда-то людей-фантазёров мечтали увидеть такое.
Из свободного материала я создал пелену – мягкую, скользкую, тёплую, непроницаемую завесу, кисель из ткани, куда и погрузил кусочек планеты. И мы полетели – вперёд и вперёд, прямо к центру Вселенной.
Там есть выход за пределы безграничного мира, в который меня так заботливо закутали те огромные тёплые руки. Если я подрос достаточно, я уже способен найти эту лазейку.

@темы: diodao

---

#FF-066.6F fr.166

«И вот следующий экспонат в нашем музее: восход Аделаиды над Северным морем, цвет неба и моря – один и тот же, и это такой неповторимый нежный зелёно-голубой с серебряным оттенком света нашей звезды. Северный цвет – наивысшее переживание, доступное человеку. Волшебный иллюзии видят его глаза на фоне рассветного неба, в чарующие звуки превращается для него шорох приливных волн. Северный цвет – рассвет, случающийся раз в семнадцать лет в этой бухте.
Художник видел его трижды, и с каждым прошедшим семнадцатилетием добавлял в картину что-то ещё. В первый раз ему самому было семнадцать, и он не был даже бедным художником, вообще не был художником. Он не умел выбрать ни холста, ни кистей, ни красок, да и денег у него особых не было. Дешёвый холст, плохонькая грунтовка, такого же качества масло.
Во второй он был на коне. Холст остался тем же, а краски нового слоя были значительно лучше, но вот добавлено было очень мало деталей. Всего ничего, некоторые критики даже не признают этот этап работы над картиной.
Ещё через семнадцать, он снова был бедным – судьба-индейка. Зато закончил картину, говорят, было у него подозрение, что до следующего Северного цвета он не доживёт. Так и случилось.
Дешёвый холст, плохие краски; нынешняя рама во много раз дороже материалов, что пошли на картину.
Но всё равно, если ты входишь в комнату с ней, не видишь больше ничего. Поэтому и комнату у неё «персональная», что толку вешать сюда что-то ещё.
Серебряный свет Аделаиды заполняет пространство, струится с холста, а граница этого света – голубая и зелёная.
Комнату проходят насквозь, чуть щурясь от самого красивого света в нашей Вселенной. От Северного цвета, из которого мы все родились на рассвете времён и в который вернёмся на закате».*

-Ну и что нам с вами делать? – тихо сказал агент маленькому печальному человечку. – Мы с вами давние знакомые, позвольте уж быть откровенным. Это никуда не годится. Вы потеряли хватку или вдохновение, как вам нравится больше. Вы хотите сказать о красивом и нежном, - агент помахал распечаткой, - но говорите о пошлых банальностях.
Человечек посмотрел куда-то в пол и ответил невпопад.
-У меня сегодня день рождения.
Агент вздохнул:
-Поздравляю. Юбилей?
Арджиер слабо улыбнулся:
-Юбилей был в прошлом году. Полтинник.
Они помолчали.
-Я поработаю над ошибками, - сказал человечек. – Вы не сомневайтесь.
Агент не сомневался: даже не подумает. Жалко было терять одного из лучших, ещё старой закалки, писателей.
Человечек снова смотрел в окно. Ждал, давно уже ждал, каждый день ждал, что увидит – взойдёт серебряная звезда Аделаида.

*Интеллектуальная собственность RGer #FF-066.6F

@темы: rg

---

Я парализована платьем

В смысле, я не хочу ничего больше делать, только вязать его. Все квази-творческие мысли испарились. Зато я посмотрела три фильма Озона и ещё один скоро посмотрю, чего не могла сделать с 2002 года, когда купила диск с ними.
Мне остались полрукава, полоса горловины, ну и сборка. Я соберу платье, убежусь, что сидит оно ужаснейшим образом, положу в шкаф, а когда-нибудь потом перевяжу. Но сейчас думать не могу больше ни о чём.

@темы: текущее

---

И то правда

Геральдический монстр

Ваше имя Итак... Виверн-зверь, похожий на дракона, но без задних лап.Используется в английской геральдике.Олицетворяет злую силу, ересь, яростную мощь.

все гадания на aeterna.ru

@темы: random

---

Тоска

Мне очень срочно требуется человек, имеющий примерно те же интересы, которому я смогу присылать ссылки на:
-фотографии, которые мне понравятся;
-фотографии кружащего голову хэнд-мейда, которые мне понравились;
-тексты о том, что и как правильно есть и как правильно "крутить педали";
-тексты про экономику (в частности, как и почему всё плохо);
-тексты про Таро;
-страшные аннотации страшных книг, чтобы ужасаться тому, что стало с миром;
-интересные аннотации интересных книг;
-другое, что вызовет во мне желание им поделиться.
И чтобы человеку это всё было интересно. Надоело нескольких человек мучить неинтересной им фигнёй.

---

Один из моих любимых сюжетов - восстановление памяти. "Лоция Эдема", "Пять неизвестных", начало "Обители зла", "Помни"; я с большим интересом слежу, как события начинают складываться в целостную схему; это возвращение к прошлому трогает нужную струнку в моей душе. Время всегда скрывает больше, чем кажется. Между теми кусочками, что мы помним, прячутся мгновения пустоты беспамятства. Настоящая история - там.
И всё это я веду к тому, что теперь буду ждать этого фильма: Pandorum.

@темы: я, тихая радость

---

"Автор: Гай Юлий Орловский
Серия: Ричард Длинные Руки - 20 книг
Список: Ричард Длинные Руки, Ричард Длинные Руки – воин Господа, Ричард Длинные Руки – паладин Господа, Ричард Длинные Руки – сеньор, Ричард де Амальфи, Ричард Длинные Руки – властелин трех замков, Ричард Длинные Руки – виконт, Ричард Длинные Руки – барон, Ричард Длинные Руки – ярл, Ричард Длинные Руки – граф, Ричард Длинные Руки – бургграф, Рича
рд Длинные Руки – ландлорд, Ричард Длинные Руки – пфальцграф, Ричард Длинные Руки – оверлорд, Ричард Длинные Руки – коннетабль, Ричард Длинные Руки – маркиз, Ричард Длинные Руки – гроссграф, Ричард Длинные Руки – лорд-протектор, Ричард Длинные Руки – майордом, Ричард Длинные Руки – маркграф".

Господа, только мне _это_ кажется особым видом безумия?
Я не хочу верить, что есть люди... которые... ну вот... ЧИТАЮТ это...

@темы: безумие

---

Хочу лето. Лето хочу

Начала читать книгу, от которой сейчас волосы встают дыбом: "Русский язык. Орфография и пунктуация". Дошла до правила номер три - чередование гласных в различных корнях. Плакала. Помнила о существовании только трёх типов корней из тринадцати, не говоря уж об исключениях. Мне страшно за своё будущее, больно быстро идёт процесс сглаживания мозговых извилин.

@темы: жизнь