«Поднимался ветер: уже шумели деревья, качаясь всё сильнее, и облака сдвинулись, потекли к закату, по сухой земли побежала позёмка тяжёлой пыли. И опускался холод на утомлённый дневной жарой город.
Она присела на парапет и, полуобернувшись, изучала, как наступление ветра меняет город. Она сама чувствовала перемену в мыслях: как они становились тревожнее и быстрее, как приходило тихое предчувствие чего-то значительного и неоднозначного. Она уже желала увидеть это, потому что предчувствие – именно так всегда бывало с ней – будет становиться всё более беспокойным, а потом и мучительным.
Но пока был только ветер, вслед за которым опустится ночь».
«В маленькой башенке на три комнаты он чувствовал себя совершенно счастливым; его голуби – в двух голубятнях, и его пчёлы – в трёх ульях, размещённые на той же крыше, под навесами, составляли ему компанию. Людей он не избегал специально, но редко выходил из дома, никогда не начинал разговор первым. Он был одиночкой, который стал таким по несчастливому стечению обстоятельств. Изначально, с первых моментов жизни, он вовсе не был одинок, напротив: ещё в утробе матери у него была компания, его брат, точная копия. Брат умер через две недели после родов, а выживший близнец прожил до этого момента с чувством невосполнимой утраты. Правда, он не знал, что мало кто из людей испытывает нечто подобное, как не знал и того, что его потерянный брат вообще существовал когда-то. И поэтому его собственное отличие от других людей было для него очевидным, но не объяснимым.
Последние восемь лет он жил на крыше шестиэтажного дома, одного из десяти, что принадлежали его семье уже не одно поколение. Доход от домов копился на его счетах, ведь ему нужно было не так уж много, и даже на пчёл и голубей он тратил больше, чем на себя. Он был чудаком, с присутствием которого мирились жильцы этого дома, не зная, что именно он – их хозяин».
«Ветер поднимался от равнин, неся с собой и песок, и землю, и пыльцу, и семена. Он засеивал пространства на подступах к городу, и она чувствовала, как семена укореняются в землю, и сразу же начинают подготовку к развитию. Ветер шёл, как океанская волна, и он поглотит город, когда наберёт достаточно силы, - уже скоро.
Она жаждала этого даже больше, чем понять свои сны.
А её сны были оранжевыми, бордовыми, рыжими, винными и алыми. Столько красного, столь пугающего и притягивающего, и всё – кружит вокруг неё и зовёт подняться в небо, так высоко, как даже ветер никогда не рискует забраться, так высоко, как может взмыть только существо, преисполненное мечтаний и грёз.
Нарезая круги, цвета увлечённо обнимали её, прижимаясь всё теснее и всё больше становясь чем-то большим, чем были раньше. У каждого появлялся свой характер, своё мнение и своё горе. Она слышала их просыпающиеся мысли, сначала очень тихие, потом становящиеся всё громче и громче, так, что в конце концов оглушали её, и тогда она просыпалась, остро сожалея, что не может разобрать последние слова, самые важные, что произносит это буйство красного, превращающееся в конце сна в новое существо.
Ветер сдувал её волосы и раздувал платье, заставлял её ёжиться от холода, но она по-прежнему оставалась у края крыши, не желая уходить, пока предчувствие не исполнится. Перемены, которые теперь виделись неизбежными, она хотела встретить сидящей на парапете».
«Голуби вели себя беспокойно, а пчёлы, напротив, тихо сидели в ульях, и то, и другое было необычным. Он обошёл свои маленькие владения на крыше, и подошёл поближе к краю: город тоже вёл себя необычно, он почувствовал это. Те, кому привычнее было сидеть по домам, вышли на улицы и вглядывались в небо, а бывшие зеваки и гуляки поддались внезапному желанию провести этот вечер тихо и в одиночестве, размышляя о том, как много ещё не было сделано.
Он тоже был из домоседов, и поэтому его потянуло оставаться сейчас здесь, на крыше, слушая какой-то новый голос, который раньше никогда не звучал в этих краях. Он не знал никогда, что едва слышный звук, непонятный и вроде как совершенно безрадостный, может внезапно принести такое утешение. Он прислушался ещё внимательнее: голос пел. Он нёс всё, что было совершенно новым: семена, воду, запахи и слова. Кажется, он хотел изменить давно сложившийся порядок вещей, засеять ту почву, на которой давно ничего не всходило.
Он присел на маленькую скамеечку, которую поставил здесь очень давно, собираясь смотреть на закаты. Но видел только три или четыре, а потом как-то это намерение потерялось среди других дел.
Закат приближался вместе с ветром, как будто тот нёс и конец дня на своих крыльях тоже».
«На закате город стал включать огни, отодвигая привычно темноту подальше от своих стен.
Но ветер нёс с собой и дополнительный сумрак, ещё немного тьмы для тех, кто привык к светящемуся электричеству. Немного тьмы, чтобы лучше разглядеть звёзды или крепче уснуть после раздумий о чём-то, о чём не вспомнишь на следующий день.
Ветер знал, чего хочет, что ему нужно донести до людей, его совершенно не волновали те, кто спокойно уснёт, ему были нужны те, кто выйдет на улицы.
А ещё нужнее те, кто поднимутся на крыши, ещё ближе к небу.
Ветер уже посылал им приветы – холодные вихри с запахами воды и талого льда. Холодные вихри, напоминающие о тщетности и бесконечности, и о том, что у всего в мире есть конец и есть начало, и за редким исключением они сходятся в одном и том же моменте времени.
Это было его знание и его миссия.
Красные листья, что он тоже нёс с собой, мелькали в воздухе сигнальными флажками. Он складывал их в знаки и даже в слова – для тех, кто мог понять эти слова или придать им другой, воображаемый смысл.
В конце концов любые слова понимаются именно так».
«Если бы кто-то мог подняться над крышей, взглянуть на неё сверху, он бы увидел вот что: голубятни и ульи, заполнившие почти всю крышу, маленький неказистый домик на три комнаты, на северном крае на маленькой скамейки с низкий спинкой сгорбившись сидит мужчина с отрешённым лицом и грустным взглядом, на южном стоит женщина в слишком лёгком для этой погоды сиренево-красном платье. Он бы понял, что они оба ждут чего-то действительно важного и – одновременно – неизбежного, и что они не знают друг о друге.
Как не знают друг о друге ветра, летящие навстречу, ветра, полные надежд и здоровой злости, полные юности и жажды перемен, несущие семена новых жизней и новые события. И что? когда эти ветра сойдутся – а сойдутся они именно здесь и обязательно, они снесут всё, что было раньше, они сдвинут с места и столкнут двух людей, которым так и не суждено узнать друг о друге до самого последнего в их жизни момента, а затем – взорвутся таким ураганом, которым не оставит от прошлого камня на камне, более того, не оставит камня на камне от границ двух миров, никогда раньше не пересекавшихся нигде, а теперь обречённых сойтись в этой точке.
И здесь, с того момента как войдут в соприкосновение две противоположности, откроется и начнётся нечто совершенное иное, иное новое».