На середине поменялась концепция формата концепции. Поэтому получилась каша. Ну и ладно.
Когда (если) грелко-сайт заработает, картинку можно будет посмотреть там. Пока выкладываю своими силами:
«Без пяти двенадцать ночи Тато и его команда подошли к селу Озёрному. Двигались они быстро и легко, так что оставались незамеченными, а объект всё равно так рано их ждать не мог и не должен был пока беспокоиться. Была информация, что объект будет ждать до последнего момента, лишь затем пуститься в бега. Однако о том, что же именно задержит объект, Тато сообщить не посчитали необходимым.
Укрытые последними деревьями на опушке, они наблюдали за передвижением жителей села; их и без того острое зрение было усилено и новыми оптическими приборами, пока ещё не до конца апробированными, но оказавшимися весьма кстати. Большим плюсом было то, что всё, попадавшее в поле зрения приборов, не только анализировалось электроникой, но и записывалось для неизбежного отчёта.
По информации из того же неизвестного Тато источника объект находился в крайнем доме с западной стороны Озёрного, в двух километрах от опушки.
«Объект зафиксирован», - просигнализировал Зелёный. Тато дал понять, что сообщение понято и направил свой бинокль (он продолжал мысленно называть выданный навороченный прибор «биноклем») в ту же сторону. Объект прогуливался по двору – кажется, обычный ночной обход территории; выглядел объект беспечно и спокойно. Определённо, никаких подозрений о том, что за ним наблюдают, у него не было.
-Через десять минут по его возвращении начинаем движение, - тихо прошипел Тато. Он мог позволить себе и не понижать голос, но привычка к осторожности въелась в его характер давным-давно. Для людей его профессии излишней осторожность не бывает.
Начало тем событиям, что в конце концов привели Тато к селу Озёрному в эту ночь, было положено, как водится, тогда ещё, когда не то, что самого объекта, но и Тато на свете не было.
Около ста лет назад, в смутное время двоевластия в этих местах хозяйничали банды; и хотя каждый из главарей причислял себя к отдельном политическому течению своего же имени, для всех остальных банды эти были просто «дранными хвостами». Не разбираясь, у кого какая платформа, народ чесал молодцов этих под одну гребёнку и одинаково спасался и прятался от всех без разбору.
Так что все люди честные, а потому обязательно потенциальные жертвы грабежа, предпочитали предпринимать некие спасательные меры заранее, например, прятать нажитое имущество в хитрых местах. То, разумеется, которое можно было спрятать и которое не боялось долгого пребывания, например, в сырой земле.
Увы, далеко не всем честным людям удалось пережить смутное время, так что не каждый такой клад был выкопан впоследствии законным владельцем, много так и осталось в тайниках и хитрых ямах, ждать своего часа. Час наступил спустя лет тридцать и продолжался по сей день: до сих пор, нет-нет, а кому-то из профессиональных кладоискателей что-то удавалось отыскать. Раньше, бывало, везло на клады совершенно случайным людям, теперь удача приходила только к тем, кто был соответствующим образом подготовлен.
Разумеется, все эти профессионалы давно были под наблюдением государства. Дело было вовсе даже не в гипотетических ценностях, десятилетиями лежавших в земле; эти ценности, коли они будут найдены, государство было готово простить удачливому кладоискателю. Потому что был только один схрон, который по всеобщему мнению стоил всех остальных вместе взятых и ещё полгосбюджета в придачу. И чем меньше оставалось невскрытых тайников, тем больше росла вероятность, что следующей находкой будет именно тот самый, заветный клад. А чем больше – и быстрее – росла вероятность, тем сильнее становилась паранойя у всех, кто был посвящён в его тайну.
И вот, откуда не возьмись, прошёл слушок: мол, тайник-то давным-давно вскрыт каким-то деревенским дурачком, и последний теперь пользуется тем, что составляет содержимое клада; а так как пользуется по незнанию неумело, то информация об этом и просочилась потихоньку. В отличие от предыдущих весьма многочисленных слухов такого рода, этот не развеялся сам собой в положенное время, а лишь окреп и, что самое подозрительное, практически не менялся в деталях.
Так что было принято решение, что лучше пере-, чем недо-, и к обозначенному в слухах месту нахождения клада был послан отряд Тато Двоехвоста».
лакуна
«Манящая темнота обернулась, оскалила зубы и засмеялась, а потом выплюнула в него луну и солнце, и когда он ослеп, только тогда обрела видимую форму. И это было теперь единственным, что Тато мог видеть.
Человек от плоти и крови времени своего, человек, для которого будущее в связи с издержками профессии наступало ещё раньше, чем для всех остальных, рациональный, хладнокровный и несомневающийся, он, Тато, всё равно сразу понял, кто перед ним. Понял, и не мог не опуститься на колени, не отводя прикованного недвижимого взгляда от Её лица. Всё то, что дало Тато его время, - все эти новые стереотипы, освобождающие от старых, культурные феномены, мешающие прежним суевериям, наслаивающиеся психические социальные элементы, закрывающиеся от его сознания самые древние и сильные, что унаследовал он по праву крови от предков, - всё это в считанные мгновения превратилось в пар. И Тато прочёл в себе самом свою истинную веру, истинные представления о мире; он раньше и подозревать не мог, что между ним и его прадедом в десятом, например, колене, нет никакой разницы на самом деле. И как сделал бы прадед в такую минуту, он тоже произнёс слегка охрипшим голосом, но с любовью:
-О Чёрно-Белая…
И в ответ Богиня снова засмеялась, и её девять глаз подмигнули ему одновременно и смотрели на него благосклонно и снисходительно, как на верного подданного. У Тато же не было сил сейчас больше ни на что, как на безмолвное восхищение Ею. В мире, где всё медленно теряло цену, всё равно оставалось божественное присутствие, и, пусть для этого нужно было спуститься под землю, ослепнуть и потерять разум, человек достойный мог ещё ощутить это присутствие и поклониться Ему.
…Сколько прошло времени, Тато не мог бы сказать. Наверху пусть бы сменились много раз ночь и день, это не имело значение; всё равно здесь была только сухая тёмная мурлыкающая ночь, в которой светились светлые контуры Богини.
Однако, через некоторое время, та, за кем Тато гнался в любовной лихорадке, пришла и, подняв его с колен, за руку отвела к выходу. Тато чувствовал кожей, что Богиня по-прежнему вокруг него, и не сопротивлялся, не проявлял воли. Он ещё не знал, что это ощущение уже никогда никуда не денется, хотя, может быть, смутно подозревал это. Так же смутно, как помнил, что когда-то мужчинам было запрещено входить в Её храмы, и не потому, получается, что в этом запрете было нечто презрительно-унижающее, а чтобы уберечь их разум от исчезновения. Никто из них не мог выдержать присутствия Богини и не повредиться в уме».
лакуна
«На столе лежали жетоны, принадлежавшие раньше людям его отряда – одиннадцать одинаковых круглых бляшек. Куда подевалась вся его команда, он не спрашивал; потерялись они в подземных коридорах старого храма, когда он бежал сломя голову на зов темноты, или же свернули себе шею, пытаясь подобраться к Ней, но не заметив рва, окружавшего её пьедестал, не сумевшие вовремя остановиться, как сделал их командир. Или вообще были убиты теми, кто пришёл туда до них и сумел частично совладать с безумием – ровно настолько, чтобы не погибнуть и днём возвращаться наверх, жить обычно, как и раньше, а ночью становиться Её стражей. Он должен будет ответить за их гибель, но Тато знал, что его начальство не сможет сделать ничего с ним такого, что было бы страшнее путешествия по подземному лабиринту. Его воля уже была сломлена Ею, принадлежала Ей и никому из людей не пересилить Её мощи. Сама ночь завладела им, что же могут теперь сделать обычные люди?
-Уходите, - сказала Рыжая, ставя перед ним тарелку с кашей и воду. – Старайтесь не возвращаться.
Тато исподлобья посмотрел на Жрицу Ночи: на её лице было сочувствие, но она ведь не верила, что он не вернётся. Может, десятки лет пройдут, но всё равно однажды он придёт к ногам Богини снова, миру не удержать его теперь. И тогда, в тот день Рыжая будет всё такой же, как сейчас, над ней мир не властен вовсе. И Тато и тогда будет любить её, как любит сейчас, как любят все те, кто вышел из подземелья, и будут любить те, кто ещё попадёт туда. Нельзя не любить Жрицу, нельзя не любить простую деревенскую девочку, однажды обернувшуюся Богиней, нельзя не любить Рыжую.
-Постарайтесь, - снова сказала она. – Уж вы постарайтесь.
И вздохнула; отвернулась с досадой: вот ещё один безумец на её шею, куда их девать-то?»