Earthling
«[...]"В мою дверь трижды постучали. Я открыл и увидел призрака прошлой жизни…" В мою дверь постучали. Не трижды. Бумага дёрнулась под рукой и зашипела. Она не любила, когда что-то отвлекало её от проявления образов. По правде, я не знал, как закончить строчку, поэтому был рад, что отвлекли меня. Чужое дыхание тут же выскользнуло из моего сознания, бумага замерла и притворилась спящей, зуд в пальцах унялся.
За дверью была полиция.
Они были вежливыми и терпеливыми. Показывали фотографию незнакомого человека, утверждали, что мой номер был в его записной книжке. Действительно - мой номер. Действительно - в его записной книжке. Откуда он его взял? Придётся снова менять номера.
-Будьте осторожны.
-Я всегда осторожен. Мы все осторожны.
…Потом меня вызвали в полицию. Следователь оказался большим, "сдобным" человеком, его фигура, мягкие манеры, тихий голос усыпляли внимание подозреваемых и лгущих свидетелей. Впрочем, ко мне у него почти не было претензий.
-Вы знаете, откуда у господина Третьякова был ваш телефонный номер, ваш адрес? - спросил он, вглядываясь в стену за моим правым плечом.
Левый его глаз немного косил, всё время соскальзывая ещё дальше вбок, но правый чётко держался той точки, что располагалась точно над серединой моего плеча.
-Я очень хочу это знать, - искренне ответил я. - Хочу знать, откуда, чтобы больше не доверять тому, кто стал источником знания покойного.
-Я вас понимаю, - кивнул следователь; его взгляд сместился, теперь правый глаз смотрел мне в лицо, а левый сфокусировался на моём ухе. Я почувствовал, что ухо неумолимо начинает краснеть, наливаться жаром. Тяжёлый взгляд оказался у моего собеседника.
-На моём месте вы бы тоже прятались, - подтвердил я.
-Боюсь, что на вашем месте я бы покончил с собой, вот так, - ответил он. - Посмотрите, чьи имена и лица вам знакомы.
Он придвинул мне копию списка фамилий с телефонами и адресами на вырванном из большого блокнота листе. Этот сморщенный лист, по словам полиции, остался в руке покойного, но самого блокнота не нашли.
Через несколько минут у меня стали дрожать руки. Если бы я умел курить, то закурил бы сейчас, как в фильмах, пуская дым вниз и наблюдая за дрожанием сигареты в пальцах. У списка явно было и начало, и продолжение, кто знает, насколько длинным он был изначально. В этой его части были моя фамилия и ещё тех, кого я знал.
-Вы, как я понимаю… знаете, кто… некоторые из этих людей… - пробормотал я.
-Не некоторые, все. Все они - ваши коллеги, я знаю, но на всякий случай, - он забрал у меня список.
Лицо следователя было печально - я не заблуждался о причинах этого чувства: он подозревал, что тихое расследование подозрительного несчастного случая превращается в дело об экстремизме… и что ему, скорей всего, не дастся остаться в стороне.
-Вести такие дела - то же самое, что пытаться решать проблемы, которым сотни лет, - вырвалось у меня.
Непрошенное сочувствие - худший из человеческих поступков. Я тут же ощутил, как ровное отношение этого человека ко мне превращается в антипатию.
-Можете идти, - сказал он, и его "булочный" голос был суше, чем ветер пустыни. [...]»
За дверью была полиция.
Они были вежливыми и терпеливыми. Показывали фотографию незнакомого человека, утверждали, что мой номер был в его записной книжке. Действительно - мой номер. Действительно - в его записной книжке. Откуда он его взял? Придётся снова менять номера.
-Будьте осторожны.
-Я всегда осторожен. Мы все осторожны.
…Потом меня вызвали в полицию. Следователь оказался большим, "сдобным" человеком, его фигура, мягкие манеры, тихий голос усыпляли внимание подозреваемых и лгущих свидетелей. Впрочем, ко мне у него почти не было претензий.
-Вы знаете, откуда у господина Третьякова был ваш телефонный номер, ваш адрес? - спросил он, вглядываясь в стену за моим правым плечом.
Левый его глаз немного косил, всё время соскальзывая ещё дальше вбок, но правый чётко держался той точки, что располагалась точно над серединой моего плеча.
-Я очень хочу это знать, - искренне ответил я. - Хочу знать, откуда, чтобы больше не доверять тому, кто стал источником знания покойного.
-Я вас понимаю, - кивнул следователь; его взгляд сместился, теперь правый глаз смотрел мне в лицо, а левый сфокусировался на моём ухе. Я почувствовал, что ухо неумолимо начинает краснеть, наливаться жаром. Тяжёлый взгляд оказался у моего собеседника.
-На моём месте вы бы тоже прятались, - подтвердил я.
-Боюсь, что на вашем месте я бы покончил с собой, вот так, - ответил он. - Посмотрите, чьи имена и лица вам знакомы.
Он придвинул мне копию списка фамилий с телефонами и адресами на вырванном из большого блокнота листе. Этот сморщенный лист, по словам полиции, остался в руке покойного, но самого блокнота не нашли.
Через несколько минут у меня стали дрожать руки. Если бы я умел курить, то закурил бы сейчас, как в фильмах, пуская дым вниз и наблюдая за дрожанием сигареты в пальцах. У списка явно было и начало, и продолжение, кто знает, насколько длинным он был изначально. В этой его части были моя фамилия и ещё тех, кого я знал.
-Вы, как я понимаю… знаете, кто… некоторые из этих людей… - пробормотал я.
-Не некоторые, все. Все они - ваши коллеги, я знаю, но на всякий случай, - он забрал у меня список.
Лицо следователя было печально - я не заблуждался о причинах этого чувства: он подозревал, что тихое расследование подозрительного несчастного случая превращается в дело об экстремизме… и что ему, скорей всего, не дастся остаться в стороне.
-Вести такие дела - то же самое, что пытаться решать проблемы, которым сотни лет, - вырвалось у меня.
Непрошенное сочувствие - худший из человеческих поступков. Я тут же ощутил, как ровное отношение этого человека ко мне превращается в антипатию.
-Можете идти, - сказал он, и его "булочный" голос был суше, чем ветер пустыни. [...]»