Earthling
Синее небо безумно, алое пятно в его центре – это лента в моей руке или разрыв в пространстве, откуда течёт на землю огонь? Или – нет никакой разницы?.
Синее небо беспечно улыбается, заглядывая в окна нашего дома; оно разрезано на квадраты, на прямоугольники, на полосы, но улыбка есть в каждой его части, в каждой его отдельности, обособленности, частичке.
Люди – разрезанный на стереометрические тела социум, и зверская улыбка его светится в каждом. Самые тёмные черты, самое дрянное из коллективного всплывает на поверхность, как только человек достигает определённого возраста. Стоит только ему перестать рисовать наивные пейзажи с безупречной композицией, стоит только увлечься реализмом, сформулировать требование: «чтобы было похожее на настоящее», стоит, в общем, перестать следовать интуиции ребёнка, и начинается этот процесс. Наверх всплывает лёгкое, а значит пустое, вниз идёт имеющее ценность. Значит ли это, что мы обречены на социальную сансару? Конечно.
Мы обречены.
Синее небо, изначально целое, разделено искусственными границами; а мы: мы были целым изначально или пытаемся соединиться искусственно в нечто большее?
Я держу красный лоскут – часть старого, развалившегося атласного жилета, примеряя его к небу. Алое на пронзительно синем; это уже не разбиение на части, это раковая опухоль, необратимые изменения собственных частей, внутренний враг. И я – я этому причина.
Мы – раковые опухоли самих себя. Это не ново, но когда понимаешь это сам, чувствуешь головокружение от чувства приближения к истине.
Алое – это очищающий огонь; пусть он вывернет всё наизнанку, но оно, наверняка, будет к лучшему. Алое сулит перемены.
И я, я этому причина.
Огонь, огонь, алые языки, они вблизи совсем другого цвета, а их ласка вовсе не так уж нежна, как казалось отсюда, с земли, при взгляде на алый лоскут на фоне безупречного неба.
Небо не принимает, так, может, приняла бы вода; но я выбрал огонь. Рамы окон выгорели напрочь, и некоторые части неба снова стали целым. И в этом целом, в этом целом был свет.
Я видел свет. Я не хотел быть обречённым, я освободил небо, и я увидел свет.
Я вижу его до сих пор. Это – моя награда.
Это пустое, это светлое место – это пространство света.
Синее небо беспечно улыбается, заглядывая в окна нашего дома; оно разрезано на квадраты, на прямоугольники, на полосы, но улыбка есть в каждой его части, в каждой его отдельности, обособленности, частичке.
Люди – разрезанный на стереометрические тела социум, и зверская улыбка его светится в каждом. Самые тёмные черты, самое дрянное из коллективного всплывает на поверхность, как только человек достигает определённого возраста. Стоит только ему перестать рисовать наивные пейзажи с безупречной композицией, стоит только увлечься реализмом, сформулировать требование: «чтобы было похожее на настоящее», стоит, в общем, перестать следовать интуиции ребёнка, и начинается этот процесс. Наверх всплывает лёгкое, а значит пустое, вниз идёт имеющее ценность. Значит ли это, что мы обречены на социальную сансару? Конечно.
Мы обречены.
Синее небо, изначально целое, разделено искусственными границами; а мы: мы были целым изначально или пытаемся соединиться искусственно в нечто большее?
Я держу красный лоскут – часть старого, развалившегося атласного жилета, примеряя его к небу. Алое на пронзительно синем; это уже не разбиение на части, это раковая опухоль, необратимые изменения собственных частей, внутренний враг. И я – я этому причина.
Мы – раковые опухоли самих себя. Это не ново, но когда понимаешь это сам, чувствуешь головокружение от чувства приближения к истине.
Алое – это очищающий огонь; пусть он вывернет всё наизнанку, но оно, наверняка, будет к лучшему. Алое сулит перемены.
И я, я этому причина.
Огонь, огонь, алые языки, они вблизи совсем другого цвета, а их ласка вовсе не так уж нежна, как казалось отсюда, с земли, при взгляде на алый лоскут на фоне безупречного неба.
Небо не принимает, так, может, приняла бы вода; но я выбрал огонь. Рамы окон выгорели напрочь, и некоторые части неба снова стали целым. И в этом целом, в этом целом был свет.
Я видел свет. Я не хотел быть обречённым, я освободил небо, и я увидел свет.
Я вижу его до сих пор. Это – моя награда.
Это пустое, это светлое место – это пространство света.