Earthling
-Это же путь в никуда, - с ужасом, прижимая правую ладонь к щеке, а левой комкая тонкий батистовый платок, сказала женщина, как только разглядела получше линии на полу зала приветствий.
Как её занесло сюда, через какую дверь – кто теперь узнает. Нечего было её здесь делать, это женщине; её выдавали жесты, и осанка, и хорошая кожа, и манера строить фразы, и, особенно, этот платок, чуть ли не музейная редкость, кто теперь шьёт, а кто использует по назначению, а не помещает под стекло? Какая отсталая колония, бывшая когда-то полигон для воплощения мечты о старом добром времени приличных семей и высшего общества, была её родиной. Девятнадцатый век, двадцатый – такие далёкие отсюда, хоть субъективным временем мерь, хоть световыми годами. А там, на захолустной планетке, наверняка пытались «жить по-старому». Женщина, может быть, направлялась на Землю, в семейный банк (планетка планеткой, а деньги лучше держать на метрополии), а может и в гости к тем, кого звала родственниками, дядюшками, тётушками и кузенами, хотя были они друг другу седьмая вода на киселе, да и её чурались, ведь она так смешила их, современных и столичных. А она считала своим долгом навещать их, потому что так её воспитали. И вот, вместо Земли, она вышла в зале приветствий станции и сразу всё поняла, лишь взглянув на хаос линий, каждая из которых никуда уже не вела, а если и вела, то никогда в одно и то же место более одного раза.
Мадам Виолу все жалели втайне… ну не жалели, а сочувствовали, да, ведь они сами попали сюда сознательно. Правильнее, конечно, бессознательно, ведь только в бреду можно отправиться в пустоту чёрного космоса, не имея ни направления, ни цели. Она же была жертвой чьего-то просчёта. С того работника уже спустило шкуру начальство, конечно, но разве это могло вернуть мадам Виолу в её чудесный маленький мирок, где всё было так чисто, благопристойно и доброжелательно устроено.
Виола Кравец жила на станции около месяца; капитан Якоб обещал ей помощь от таинственной и очень красивой слепой девушки, которую все тут знали, о которой все говорили. В общем-то, говорили именно то, что только она и может вывести мадам Виолу на верную дорогу, потому что только госпожа Верба умеет уходить отсюда и возвращаться, как будто видит координаты, которые не могут рассчитать невероятные электронные мозги станции. Электроники не к чему привязаться и не от чего оттолкнуться, кто знает, где здесь что, тем более что станция дрейфует. А госпожа Верба всегда знает какую-нибудь точку отсчёта.
Только на эту таинственную Вербу Виола и надеялась. Имя «госпожа Верба» уже звучало вдохновляющее и благородно; чувствовалось, что она из очень приличной семьи.
Прошло нужное время, и госпожа Верба снова появилась в зале приветствий и вдоль стены вышла по коридорам в зал общения. Дружный разноголосый хор приветствовал её, она же шла будто по ниточке к замершей от волнения и надежды мадам Виоле. Подошла, наклонилась к уху и долго что-то шептала той, тихо, неспеша, а мадам Виола становилась сама не своя, менялась в лице и чувствовала себя сверхновой звездой, вспыхнувшей и никак не гаснущей.
-Да, конечно, - прижав руки к груди, ответила мадам Виола, когда госпожа Верба наконец отстранилась и будто посмотрела вверх, а потом вокруг, «скользя взглядом» по лицам, знакомым и новым. – Сколько понадобится, обещаю!
Мадам Виола осталась на станции навсегда. Если и знал кто-то, какое же поручение дала ей госпожа Верба, что объяснила, во что заставила поверить, то только капитан Якоб. Остальные разве что догадывались, но никто не угадал наверняка. Изредка звал Якоб мадам Виолу в каюту, где она усаживалась в мягкое кресло, закрывала глаза, и её губами говорила госпожа Верба, далёкая и в тот момент также и близкая, скучающая и по станции и по Якобу. Во всей Вселенной нашлось для неё только одно существо, умеющее передать её голос сквозь световые года – мадам Виола.
Как её занесло сюда, через какую дверь – кто теперь узнает. Нечего было её здесь делать, это женщине; её выдавали жесты, и осанка, и хорошая кожа, и манера строить фразы, и, особенно, этот платок, чуть ли не музейная редкость, кто теперь шьёт, а кто использует по назначению, а не помещает под стекло? Какая отсталая колония, бывшая когда-то полигон для воплощения мечты о старом добром времени приличных семей и высшего общества, была её родиной. Девятнадцатый век, двадцатый – такие далёкие отсюда, хоть субъективным временем мерь, хоть световыми годами. А там, на захолустной планетке, наверняка пытались «жить по-старому». Женщина, может быть, направлялась на Землю, в семейный банк (планетка планеткой, а деньги лучше держать на метрополии), а может и в гости к тем, кого звала родственниками, дядюшками, тётушками и кузенами, хотя были они друг другу седьмая вода на киселе, да и её чурались, ведь она так смешила их, современных и столичных. А она считала своим долгом навещать их, потому что так её воспитали. И вот, вместо Земли, она вышла в зале приветствий станции и сразу всё поняла, лишь взглянув на хаос линий, каждая из которых никуда уже не вела, а если и вела, то никогда в одно и то же место более одного раза.
Мадам Виолу все жалели втайне… ну не жалели, а сочувствовали, да, ведь они сами попали сюда сознательно. Правильнее, конечно, бессознательно, ведь только в бреду можно отправиться в пустоту чёрного космоса, не имея ни направления, ни цели. Она же была жертвой чьего-то просчёта. С того работника уже спустило шкуру начальство, конечно, но разве это могло вернуть мадам Виолу в её чудесный маленький мирок, где всё было так чисто, благопристойно и доброжелательно устроено.
Виола Кравец жила на станции около месяца; капитан Якоб обещал ей помощь от таинственной и очень красивой слепой девушки, которую все тут знали, о которой все говорили. В общем-то, говорили именно то, что только она и может вывести мадам Виолу на верную дорогу, потому что только госпожа Верба умеет уходить отсюда и возвращаться, как будто видит координаты, которые не могут рассчитать невероятные электронные мозги станции. Электроники не к чему привязаться и не от чего оттолкнуться, кто знает, где здесь что, тем более что станция дрейфует. А госпожа Верба всегда знает какую-нибудь точку отсчёта.
Только на эту таинственную Вербу Виола и надеялась. Имя «госпожа Верба» уже звучало вдохновляющее и благородно; чувствовалось, что она из очень приличной семьи.
Прошло нужное время, и госпожа Верба снова появилась в зале приветствий и вдоль стены вышла по коридорам в зал общения. Дружный разноголосый хор приветствовал её, она же шла будто по ниточке к замершей от волнения и надежды мадам Виоле. Подошла, наклонилась к уху и долго что-то шептала той, тихо, неспеша, а мадам Виола становилась сама не своя, менялась в лице и чувствовала себя сверхновой звездой, вспыхнувшей и никак не гаснущей.
-Да, конечно, - прижав руки к груди, ответила мадам Виола, когда госпожа Верба наконец отстранилась и будто посмотрела вверх, а потом вокруг, «скользя взглядом» по лицам, знакомым и новым. – Сколько понадобится, обещаю!
Мадам Виола осталась на станции навсегда. Если и знал кто-то, какое же поручение дала ей госпожа Верба, что объяснила, во что заставила поверить, то только капитан Якоб. Остальные разве что догадывались, но никто не угадал наверняка. Изредка звал Якоб мадам Виолу в каюту, где она усаживалась в мягкое кресло, закрывала глаза, и её губами говорила госпожа Верба, далёкая и в тот момент также и близкая, скучающая и по станции и по Якобу. Во всей Вселенной нашлось для неё только одно существо, умеющее передать её голос сквозь световые года – мадам Виола.